Да и прохожие на вид мало отличались от жителей Тюмени или Читы.
Где, Вынтэнэ, тот сказочный город, который так часто тебе снился? Экзотический и шумный, с бревенчатыми избами… На улицах белобрысые круглоглазые детки водят «хороводы» и играют в «чехарду». Женщины в «кокошниках» поют протяжные песни. А мужчины в «картузах» сидят на «завалинках» и играют на балалайках. Где та Москва, в которую ты верила? Её нет. А может и не было никогда.
Перед Вынтэнэ — обычный районный центр. Ни больше и ни меньше. Хоть теперь же возвращайся назад!
На вокзале её встречали.
— Я — Кэленкеу, — представился мужчина лет сорока. — Поручили тебя встретить.
— Вынтэнэ, — сказала девушка.
— Знаю, знаю. Журналистка. Приехала про московитов писать. Нам, в Администрацию, позвонили, предупредили…
Кэленкеу понёс чемодан к машине.
— Нам недалеко, — приговаривал он. — Могли б и пешком даже…
— Скажите, а где найти московитов? — спросила Вынтэнэ.
— Да где угодно! Тут, в городе, их тысячи три. Интервьюируй-нехочу!
— Я настоящих ищу, понимаете? Таких, чтоб в избах жили, пасли лошадей, по-московски говорили…
— Дикарей что ли? — удивился Кэленкеу. — Да таких теперь нет. Не осталось. Все в интернатах учились, все по-чукотски шпарят. На мотоциклах ездят, про лошадей забыли.
— Значит, я зря приехала?
— Ну почему же? У нас есть прекрасный народный ансамбль. «Валенки» называется. У них там и костюмы московские, и песни на местную музыку, и спектакли. Всё на чукотском, всё понятно. А ещё краеведческий музей…
— Вы меня не так поняли, — перебила Вынтэнэ. — Я настоящих московитов ищу, не чукотизованных. Тех, что поют на московском наречии.
Кэленкеу пожал плечами.
— Ну, доченька, ежели тебе экзотика нужна — поезжай в деревню.
— Я Вам не дочка и прошу обращаться ко мне на «Вы», — Вынтэнэ не любила фамильярности.
— Ох уж эти анадырцы, — проворчал себе под нос Кэленкеу.
Вынтэнэ сделала вид, что не расслышала. Иногородние не любят анадырцев, считают их снобами. Обычный комплекс нищего по отношению к обеспеченному. А чем, как не бедностью, гордиться немолодому мужчине из провинции?
— Приехали, — буркнул Кэленкеу. — Вот она, гостиница.
Гостиница «Москва» оказалась уютной. А для провинции даже «роскошной». В каждом номере — отдельный душ и туалет. Кровати застелены аккуратно. Окна большие, со шторами. Если б ещё пейзаж за окнами заменить…
— У нас тут вчера иностранцы вселились, — по секрету сообщил швейцар.
Он говорил это так, будто иностранец — это что-то особенное. Таким тоном сообщают о приезде президента или, как минимум, эстрадной звезды.
— Туристы? — спросила Вынтэнэ.
— Что Вы?! Учёные!
— У вас тут что, наука развита?
— Ну, развита не развита, для ихней науки тут самое место.
— Что же это за ихняя наука? — съязвила Вынтэнэ.
Но швейцар не понял иронии.
— Этнография, — пояснил он. — Ездят по всему округу и московитов изучают. Они-то сами из Литвы, а для литвинов московиты — как для нас каряки.
— Литвины?
— Литвины. Мы ведь, знаете, на границе. Вон, за Ржевом уже и Литва.
Литвинов было трое — двое мужчин и молодая женщина.
«Как-то мало для экспедиции» — подумала Вынтэнэ.
Были они высокие — на голову выше среднего чукчи. Ну и, конечно же, светловолосые и голубоглазые — прямо как туземцы из детских книжек. Средний анадырец навряд ли отличил бы их от московитов или эрзанцев — о которых, впрочем, тоже ничего не знал.
Вынтэнэ подошла.
— Здравствуйте, — сказала она.
— Здравствуйте, — ответили ей. — Чем можем быть полезны госпоже?
— Вы этнографы?
— Да, мы этнографы, — ответил один из мужчин. — Из Менского университета мы приехали сюда. Нашего пребывания на Чукотке цель — исследовать малых коренных народов культуру и традиции. Например, мы работаем в проекте научном по московитов изучению.
Он говорил по-чукотски с сильным акцентом. Старательно подбирал слова — словно боялся ошибиться.
— Меня — зовут — Вынтэнэ, — нарочито медленно представилась девушка. — Я — журналистка, приехала — сюда — из — Анадыря.
— Я себя называю Уладзімір Радкевіч, — сказал мужчина. — Очень приятно мне заключить знакомство с Вами.
— Мне тоже очень приятно. Понимаете, я готовлю репортаж про московитов. Хотела встретить настоящих, нетронутых цивилизацией. А тут, в Москве, таких не осталось. Они тут все ассимилированы.
Литвины молчали.
— Возьмите меня, пожалуйста, с собой, в экспедицию, — попросила, наконец, Вынтэнэ.
— Вы, если понимаю правильно Вас, просите чтобы поехать с исследовательской группой нашей?
— Да, — сказала Вынтэнэ. — Возьмите меня, я вам не помешаю…
Литвины о чём-то заспорили на своём языке. Вынтэнэ ничего не понимала. Она чувствовала себя маленькой девочкой, вслушивающейся в разговоры взрослых.
В разговоре то и дело мелькало слово «кава».
Наконец, литвины сошлись во мнениях. Уладзімір выступил парламентёром.
— Мы в момент настоящий не ещё едем, — начал он. — Возможно случится, экспедиция наша что будет отложена. Однако не мешает нам с Вами ничего произвести желательное знакомство. Мои товарищи, и я тоже, кофе отправляемся пить сейчас. Госпожа хочет если, к нам добро пожаловать присоединиться.
«Где они чукотский-то учили?» — раздражённо подумала Вынтэнэ. И тут же стало стыдно за такие мысли. «Я ничем не лучше шовинистов из Анадыря, — подумала она. — Люди приехали из-за границы, стараются говорить по-нашему… А я не то что литвинского не знаю — я даже эскимосский толком не освоила!»